Передача «Код доступа». Ведущие: Латынина Юлия | Время выхода в эфир: Суббота, 18.04.2009, 19:08  (фрагмент).
…И когда я пытаюсь понять, как у нас это всё устроено, то у меня, понимаете, какое ощущение… Раньше, до кризиса, у меня было ощущение, что вот эти ошибочные решения, они ничего не значат, потому что в стране много денег. Можно делать всё что угодно, но поскольку в стране много денег, что называется, бумага всё стерпит. Вот как будто власть идет с завязанными глазами и пьяная. Но поскольку она идет по ровной дороге, то она все равно не споткнется. Сейчас ровная дорога превратилась в узкую тропку над бездной. А власть по-прежнему с завязанными глазами.

Власть принимала плохие решения. И стоимость принятия плохих решений была равна нулю, потому что денег много. Сейчас эти плохие решения продолжают приниматься, но стоимость принятия плохих решений уже очень высока. И кончится это, я боюсь, не очень хорошо.
Меня спрашивают: «Чем закончится, если власть ходит с завязанными глазами по узкой тропке?» Как я уже сказала, ничем хорошим. В свое время мой добрый знакомый Каха Бендукидзе выдвинул замечательную теорию, которую он назвал теорией сингулярного избирателя. Эта теория гласила, что в любой постсоветской стране избиратель постепенно схлопывается и становится одним человеком.
Я хочу выдвинуть другую теорию. Теорию о трех состояниях экономики: о твердом, жидком и газообразном. Твердое состояние экономики – это недра. Это нефтяная вышка, которая стоит именно в Ханты-Мансийске или в Нижневартовске, ее нельзя с собой унести. Жидкое – это услуги. Вот тем, кто добывает нефть и получает за это деньги, им нужны холодильники, дома, унитазы, кафель, мобильники, кино нужно. И газообразное состояние экономики – это высокие технологии.
Вот что мы наблюдаем в Российской Федерации? Твердое агрегатное состояние экономики забрала себе власть. Или забрала, или оставила олигарху, который ходит в Кремль. Тут самое главное, чтобы олигархов было так немного, чтобы они все умещались в приемной. Потому что в данном случае вопрос контроля над тем или иным олигархом, который ходит в приемную, он гораздо важнее даже вопроса доходов с его бизнеса. И в результате этого немногочисленного количества людей, которые управляют экономикой, либо как олигарх, либо как государственный служащий, происходит удивительная вещь. Обычно государственные предприятия, они менее рентабельны, чем частные.
В данном случае у нас реальная инвестиционная деятельность частных предпринимателей стремится к тому же, что и у государства, т. е. к нулю. Потому что олигархи тоже превратились в людей, которые сидят на финансовых потоках, не потому что изначально плохие, а потому что они понимают, что их собственность условна и что инвестиции превращают их компанию в соблазнительный объект для поглощения. Т.е. если во всем мире хорошо управляющаяся компания – это плохой объект для поглощения, то у нас, наоборот, она становится хорошим объектом для поглощения.
В том, что касается услуг, область производства товаров и услуг, она отдана на откуп генералам и майорам. Потому что когда я говорю, что российского государства нет, я имею в виду, что вместо государства есть бизнес. Чиновник рассматривает свою должность как бизнес. Все отжимают, все наезжают. И поскольку сфера производства кирпичей или импорта мобильников, она бесконечно разнообразна, то просто так бизнес нельзя придушить. Это как комары: на них охотятся, их убивают, а они все равно летают.
Это очень простой факт, что при самом коррумпированном режиме уличных торговцев всегда очень много. При этом происходит один очень интересный факт. Если вы посмотрите на все наши компании в сфере торговли товарами и услугами, то бренды все у нас торговые, а не производственные. Есть «Евросеть», есть «Электролюкс», есть «М. Видео», есть «Пятерочка». Они все с большим и искусством торгуют, но не производят. Почему? Даже не потому что у нас рубль сильный или какие-то не те экономические условия.
Есть очень простой закон вот такой, как у нас, квази-государственной экономики, а именно: сумма административной ренты, взимаемой с ввозимого товара, всегда ниже суммы административной ренты, взимаемой с производимого товара. По крайней мере, сумма ренты, взимаемой с ввозимого товара, она конечна и не равна всей сумме товара. Бывают исключения. Например, бывает товарное рейдерство, жертвой которого стал г-н Чичваркин, когда просто налетали на склад, забирали всё, говорили: «Это контрабанда», – и продавали через свою фирму.
Но, в принципе, сумма изъятия при импорте меньше, чем в производстве. Потому что при производстве она легко равняется бесконечной величине. Приходит один майор, создает проблему. Приходит другой майор, говорит: «Я решу проблему». А третий забирает всё. Кстати, об импорте. Я уже говорила о городе Грозном, который получит свой международный аэропорт. Я вот предсказываю, что огромное количество импорта пойдет через Грозный, потому что там достаточно будет один раз договориться с Кадыровым. И хотела бы я посмотреть на товарных рейдеров в городе Грозном. Зароют и скажут, что так было. Т.е. главная проблема российских властей – что они не только просят долю, но еще и не выполняют договоренностей.
И вот третье состояние экономики, газообразное – высокие технологии, которых, к сожалению, в России нет и быть не может. На Северном Полюсе не растут лимоны. Это закон климата. Просто нет той конфигурации, при которой человек может осуществить в России – за редчайшим исключением, исключения всегда бывают – высокотехнологический проект. Если он придет к государству, то придет племянник главы ведомства, к которому он пришел, и заберет его патент. Если он придет к олигарху, его швырнут. Если он придет в государственный банк, умрет от бюрократии. Если он начнет это делать на территории России, но с иностранным капиталом, его обвинят в шпионаже и раскулачат.
Что самое важное в этой ситуации? Самое важное – это социальные последствия такого состояния экономики. Потому что я не знаю, намеренно или нарочно это делает власть, но первым и главным социальным последствием является то, что у власти нет никаких позитивных соперников. При таком состоянии экономики возможность появления социального класса, который способен отнять власть у тех, кто сидит на трубе, равна нулю. Потому что все население страны начинает делиться на люмпен-бюрократию, которая отжимает и наезжает, и люмпен-пролетариат, который получает пособия, оформленные как зарплаты. А все остальные, которые хотят делать бизнес и тем более совершать открытия, они уезжают на Запад.
В чем опасность наших декофенизированных хунвейбинов? Не в том, что они напугают Запад своими лозунгами. А в том, что они, как большой красный плакат, висят над страной: «Чувак, ты умный? Уезжай. Не пытайся завести здесь бизнес или делать здесь открытия. Это наша страна, «страна» озера Селигер, где мы будем объяснять, что всё в России плохо только потому, что во всем виноваты наши враги на Западе».
Я не говорю, что в такой стране, как сейчас Россия, невозможен социальный взрыв и нет людей, которые страшно недовольны сложившимся положением. Очевидно, есть. Но если нет того социального строя, который после революции получает возможность развивать экономику, то революция, как правило, является очень страшным событием. Она кончается либо погромом, либо неудачей, что, кстати, один из лучших вариантов, либо приводит к появлению строя, еще более страшного, чем предыдущий, как, допустим, исламская революция в Иране.
Потому что, конечно, огромное количество людей, не важно – пенсионеры, армейские офицеры, просто люди, оставшиеся без работы, они где-то внутренне понимают, что что-то не так. Но они – это ровно та среда, которая, прежде всего, подумает, что во всем виноваты или кавказцы, или евреи, или проклятый Запад. Соответственно, их можно предъявить тому же Западу и сказать: смотрите, существующая кремлевская власть, она же гораздо более позитивна, чем весь российский народ, который сам черт знает во что верит.