Реальные зарплаты снизились на 9,5%,
и это, по словам главы Минтруда, весьма тревожный показатель:
в прошлые кризисы такого падения
не было. По оценкам же экспертов, снижение реальных зарплат
в разных секторах экономики было более существенным:
в госсекторе оно составило 16%,
в добывающей промышленности — 12%, а
в секторе услуг — 13,5%.
Будет ли и дальше разрастаться армия бедных
в России? Об этом в интервью «Новой» рассуждает руководитель Центра социальной экспертизы Института социальной политики НИУ ВШЭ
Сергей Смирнов.— 19 млн бедных — насколько эта цифра соответствует действительности и насколько она велика для России?— Думаю, эти данные соответствуют истине.
Я бы очень удивился,
если бы наши ведомства сообщили, что численность бедных
не изменилась. Их нынешняя статистика согласуется
с макроэкономическими трендами — падением реальных денежных доходов
и реальных заработных плат.Уменьшить число бедных можно лишь путем экономического подъема.
В нулевые годы оно
все-таки сокращалось.
Для страны даже один миллион бедных — много.
Это ведь конкретные судьбы людей, оказавшихся
в тяжелой ситуации.
Ну а 19 млн — это 13% населения России.
Поддержка социальных пособий
не решает в целом проблему бедности. Стабилизировать реальную заработную плату
и реальные доходы
за счет социальных доходов, наверное, можно. Помогать адресно семьям
с учетом их конкретных жизненных обстоятельств — тоже.
Но это мало что изменит.
Ни введение каких-то дополнительных налогов,
ни перераспределение бюджетных средств
не помогут нам вырваться
из ловушки бедности.
— Что это за ловушка?— По данным Росстата,
за период с января 2015 года по январь
2016 реальные располагаемые денежные доходы снизились на 6,3%,
а среднемесячная заработная плата работников
в реальном исчислении — на 6,1%.
То есть сейчас,
в отличие от прошлого года, они вышли
на один уровень. Думаю, это связано
с недоиндексацией пенсий,
со снижением процентных ставок по банковским вкладам, которые были достаточно высокими
в первой половине
прошлого года.Покупательная способность населения упала на 6—7%,
но никто при этом
не уменьшает обязательные платежи — траты
на коммуналку, обязательства по подоходному налогу
и так далее. Растут цены
на продукты, на одежду, на «белую» технику.
А ведь людям надо еще
и лечиться, отдыхать, оплачивать образование, другие услуги, которые все больше
и больше становятся платными.
— Руководство социального блока правительства бьет тревогу относительно возможного роста безработицы. Но пока цифры тут вполне благополучные в сравнении, скажем, с европейскими странами. Действительно ли эта проблема актуальна для России?— У нас очень специфическая ситуация — еще с 1990-х годов.
При относительно небольшой численности официально безработных
мы имеем достаточно большие ресурсы скрытой безработицы.
По данным на январь, в России 1 млн официально зарегистрированных безработных.
Это те, кто стоит
на учете в центрах занятости
и кому государство обязано по закону оказывать всевозможную поддержку — платить пособие, профессионально переподготавливать
и так далее.
Общая же численность безработных, по данным Росстата — 4,4 млн человек.
Эта разница в 3,4 миллиона говорит
о том, что люди
не обращаются в службы занятости. Значит,
у них есть другие варианты выживания.
Скрытая безработица растет, одна из
ее форм — неполное рабочее время,
в режиме которого
в четвертом квартале
2015 года работали
860 тыс. человек.
Вроде бы не так много, но
к ним можно добавить
300 тыс. граждан, находящихся
в простое. Еще больше число тех, кто ушел
в отпуск без сохранения заработной платы — 2,6 млн человек.
Что ждет эту категорию
в дальнейшем, не очень понятно.
На что они живут, как выживают
в нынешних условиях?
Перетекут ли они
в открытую безработицу,
зарегистрируются ли в службах занятости, или
все-таки какие-то производства будут восстановлены
и сохранятся рабочие места?
Пока не ясно.— Можно ли говорить о том, что население приспосабливается к падению доходов и зарплат, потере социального статуса?— Конечно, население приспосабливается.
Одна из моделей адаптации, получившая распространение
в последнее время — коллективная форма выживания.
Это когда заинтересованные лица, скажем, родственники, собираются под одной крышей, начинают вести совместное хозяйство,
а освободившуюся жилплощадь сдают
и получают дополнительный источник дохода. Другая модель, проверенная временем — когда совмещаются несколько мест работы.
Что касается потери социального статуса…
Тут мы исторически инертны, предпочитаем ругать внешнюю среду, нежели проявлять инициативу
и пытаться что-то изменить. Вместе
с тем я считаю, что чем глубже кризис, тем больше социальная мобильность.
В начале 1990-х годов, когда государство
не имело денег
в бюджете, а инфляция галопировала, многие наплевали
на свой социальный статус
и стали адаптироваться
к новым условиям.
Например,
в челночную торговлю смело окунулись преподаватели, библиотекари, научные работники. Открыли свой маленький бизнес, который помог им вновь выйти
на достойный уровень жизни. Сегодня
о социальной мобильности такого размаха говорить, конечно,
не приходится.— Результаты последних соцопросов свидетельствуют о том, что люди, попавшие под кризис, экономят на всем — даже на еде. Налицо переход от потребительской модели поведения к сберегательной. Какие риски несет эта модель?— Недавно
я анализировал последние данные исследований бюджетов домашних хозяйств,
и выяснилась одна парадоксальная вещь:
в целом по России доля расходов граждан
на культурный досуг,
на турпоездки и тому подобное
не уменьшилась. Впрочем, это
не касается среднего класса —
он как раз начал активно экономить на «необязательных» сферах.
Далее, если
мы посмотрим на банковские вклады, то увидим, что
в январе 2015 года депозиты физлиц
в финансово-кредитных учреждениях составляли 18,6 трлн рублей, тогда как
в январе 2016 года — 23,2 трлн рублей. Налицо прирост
где-то на четверть.Значит, люди,
у которых в памяти кризис 2008—2009 годов, нашли для себя такую тактику адаптации. Понимая, что
их средства в банках застрахованы, они откладывают некие суммы на «черный день».
Это свидетельствует о том, что население правильно воспринимает происходящее
в экономике.Другой момент — задолженность россиян по кредитам.
Она не выросла, более того, по сравнению
с январем прошлого года даже несколько сократилась — с 11,3 трлн рублей до 10,6 трлн рублей. Значит, люди
не желают жить
в кредит и стремятся погасить долги как можно скорее.
Что касается рисков сберегательной модели поведения, то это палка
о двух концах.
Для части россиян — это подушка безопасности.
А вот экономика страдает: сужается потребительский спрос, соответственно, производители
не заинтересованы в наращивании производства и — как следствие —
в создании новых рабочих мест. Растет число безработных,
а вместе с ним и обязательства государства по выплате пособий. Пособия при этом маленькие
и росту платежеспособного спроса
не способствуют никак.
Круг замыкается.— Куда россияне вкладывают деньги во время кризиса? Или они держат их дома, «под матрасом»?— По данным Росстата,
за минувший год практически
не изменилась доля денежных доходов, использованных
на покупку товаров
и оплату услуг.
На январь 2016‑го она составила 71,3%. Обязательные платежи, взносы
и налоги — 10,9%. Объем сбережений уменьшился на 3,4%,
а прирост денег
на руках — на 6,4%.
В то же время на 4,3% выросли траты
на покупку валюты.
— Экономический кризис в стране продолжается уже более полутора лет. Как за это время изменилось социальное самочувствие людей?— С точки зрения той системы управления, которая выстроена
в России, тут наблюдаются вполне закономерные вещи.
По последним данным ВЦИОМа, 74% граждан собираются голосовать
на выборах за действующего президента. Иными словами, большая часть населения
не связывает то, что происходит
в экономике, в социальной сфере,
с просчетами первых лиц.
Мы стали жить хуже,
но считаем, что власть тут
ни при чем.