Нюанс этот скорее психологического толка, нежели политического. Когда вещь существует
де-факто, когда она
не конституирована, когда она
не прокламирована, она
не оказывает определяющего влияния, она
не является руководством
к действию.Как только она признана
и закреплена, она уже есть некоторый образчик поведения. Скажем иначе:
во всем мире что
не разрешено, то запрещено,
и наоборот. В России что разрешено, то приказано.
Понимаете, как только
в России разрешили
мало-мальски свободу слова, эта свобода слова
тут же перешла все барьеры и, по сути дела, разорвала всю систему, всю теплицу. Когда
в России разрешат ношение оружия,
на улицах начнутся интенсивные перестрелки, потому что если оружие разрешено, значит, надо им пользоваться, пока
не запретили.Как только
в России был конституирован, разрешен свободный бизнес,
тут же в бизнес полезли люди, которым
не то что совершенно
не надо было,
а противопоказано было им заниматься,
и они начали разоряться немедленно.
И вот здесь есть некоторая опасность, скорее,
морально-психологического плана.Видите ли, когда презрение
к институтам и
к народным голосам, и
к основному закону страны официально закреплено, когда первые лица государства
в этом отметились, когда при таком подсчете голосов (я
не буду его оценивать), при такой процедуре голосования, при таком отношении даже
к неправильно или правильно –
не важно – голосующим «против» (отношении абсолютно науськивающем), – когда это все возводится
в закон, закон перестает существовать.
Конечно, мы
не проснулись в другой стране.
Мы проснулись в стране, в которой закон
не работает, он
не работал и
до этого, но теперь такое положение признано нормой, принято, как официальное.
И поэтому, понимаете,
в сегодняшней России добиться исполнения
какого бы то ни было закона будет уже крайне сложно.
В общем, надо признать откровенно, что
мы существуем сейчас
в системе заново формирующейся этики,
и эту этику придется формировать, без преувеличения,
с нуля. Понимаете, говорят: «Уставы пишутся кровью».
Но дело в том, что законы тоже пишутся кровью. Понимаете,
и чаще всего они пишутся кровью
невинных жертв.Для того, чтобы
в стране отстоялась, осуществилась
сколько-нибудь сбалансированная судебная система, надо пройти через этап самосуда, через суд Линча, через процесс постепенного установления
и формирования общественного мнения относительно того, что закон лучше соблюдать.
Но процесс выработки правил – это всегда процесс очень кровавый.
И то, что
в сегодняшней России станет гораздо больше просто уличных столкновений (уже
не фейсбучных, не теоретических, а просто кому-то что-то не понравилось в вашем лице или поведении
на улице), – это все будет,
и ничего с этим поделать нельзя. «Нет теперь закона», как пел Высоцкий
на эту тему.
И не важно, основной это закон или еще
какой-то.Мне кажется, что следующий этап
в развитии российского реформаторства (назовем это так, хотя, конечно, это
не реформаторство, а очередное закрепощение), – это будет стремительное изменение уголовного кодекса.
Во-первых, мне кажется, что
в течение этого года
кто-нибудь из Госдумы, кто-нибудь из особенно ретивых (необязательно Жириновский, но
он спец по таким вбросам) обязательно инициирует возвращение
смертной казни.Либо
за особо крупные хищения, либо
за государственную измену, то есть
в том или ином виде вернется
58 статья с
ее десятью или двенадцатью (сколько
их там было?) подпунктами. Дальше, естественно, произойдет глобальное ужесточение системы наказаний при полном
таком же функционировании или квазифункционировании судебной системы.
Ну
а дальше, вероятно, или большая война, или закрытие границ,
но какой-то очередной сеанс повышения ставок, потому что пока все идет именно по линии нарастания, взвинчивания ставок, осуждения всех партнеров, ощущения осажденной крепости.
То есть будет сделана некоторая попытка крайней невротизации населения.