Леонид Гозман широко известен как участник политических ток-шоу, либеральный политик, соратник Егора Гайдара и Анатолия Чубайса. Наряду с этим Леонид Яковлевич — выпускник психологического факультета МГУ, кандидат психологических наук. Именно с этой, психологической, вернее психотерапевтической, точки зрения Гозман прочитал в Ельцин Центре лекцию «Путь к свободе».

«Можем ли мы быть свободными? Хотим ли? Чем готовы за это платить?» — так обозначил проблему докладчик. Znak.com записал наиболее яркие моменты выступления.
«Необходимое условие свободы — терпимость и любовь к разнообразию»
Подготовка к свободе — это не «уроки Конституции», не рассказ о том, как надо. Это повседневная жизнь. И прежде всего — жизнь ребенка: в детском саду, школе, где его готовят либо к тому, чтобы быть свободным, либо к тому, чтобы ему нравилось подчиняться, чтобы он подчинялся с радостью.
Подчиняются все. Если подойдут с ножом и скажут: отдай кошелек — если не идиот, то отдашь, потому что жизнь дороже минутного унижения. Важно другое: нравится ли тебе подчиняться. Гитлер и Сталин правили людьми, которым нравилось подчиняться.
Потому что быть несвободным проще всего: так спокойнее, а свобода — против равновесия. Поэтому многие люди, отсидевшие 15–20 лет в тюрьме, когда у них заканчивается срок, не выходят оттуда, остаются там вольнонаемными, живут рядом с теми же стенами. Все гарантировано, иногда можно даже сходить на дискотеку, в публичный дом или в кино.
Но даже при наличии внешней свободы, в соответствующих традициях, законах, институтах, можно оставаться несвободным — если не хочешь выбирать. Свобода — это всегда выбор. Поэтому несвободные люди есть и в самой свободной стране, и их много, если не большинство.
Уметь выбирать — это навык, это как играть на скрипке, если не тяжелее. Есть одно условие: чтобы хотеть выбирать и уметь выбирать, должно нравиться разнообразие. Свобода — это всегда разнообразие. А тебе далеко не всегда нравится разнообразие.
Он взял и выкрасил волосы в зеленый цвет — «Какого хрена, что за маразм?» Или серьгу в нос вдел — «Ты что, баба, что ли? И почему в носу, а не в ухе? Будут останавливать и говорить: а ты чего так выглядишь?»
Помните, генерал Евкуров, начальник Ингушетии, у какого-то мальчика срезал с шапочки помпончик: ты же мальчик, а не девочка, мальчик не должен быть в помпончике! А какое твое дело — в помпончике или не в помпончике? Зеленые волосы или розовые?
То есть свобода предполагает минимизацию требований к другим людям. Я могу требовать, чтобы мне не мешали, если, например, соседи врубают ночью музыку. Вплоть до обращения в полицию, потому что это — преступление общественного порядка. Но если ты раскрасился в зеленый цвет, хоть это может мне не нравиться и оскорбляет мои эстетические чувства, я ни в каком суде не докажу, что таким образом ущемляются мои права.
Только что прошел референдум в Ирландии, одной из самых католических стран мира, где порядка 85% населения относят себя к католикам. Но на референдуме подавляющим числом голосов они убрали из конституции статью о богохульстве, которая применялась всего один раз (в отношении британского актера и писателя Стивена Фрая, который в 2015 году, выступая на ирландском телевидении, назвал Бога «капризным, узко мыслящим и совершенно эгоистичным существом» — ред.).
Прокуратура Ирландии два года искала человека, который бы посчитал себя оскорбленным и выступил истцом в суде. Ни один ирландец не согласился. А на референдуме ирландцы сказали, что «Бог поругаем не бывает» и любой человек может говорить о Боге что хочет, это его право.
Вопрос не в том, что тебе нравится и не нравится, а в том, нравится ли тебе, что люди вокруг тебя — разные. Необходимым условием свободы является терпимость и даже любовь к разнообразию.
В Советском Союзе разнообразия не было. Хлеб десятилетиями стоил одинаково — 22 копейки. Когда я поступил в институт и мы в семье отмечали мое поступление, счастливый и захмелевший отец говорил, какая у меня впереди хорошая жизнь: через пять лет закончишь институт — пойдешь в инженеры, на такую-то зарплату, а еще через пять лет…
И тут я, семнадцатилетний, понимаю, что моя жизнь расписана наперед до самой пенсии. Я даже знаю, какая зарплата у меня будет перед пенсией и какой будет пенсия. Отец, умнейший человек и выдающийся инженер, считал, что это хорошо. А меня тогда охватил ужас, я сразу протрезвел.
Плыть по течению, «как есть, так и есть» — свойство несвободного человека. На такого человека и опирались большевики. Очень простая картина мира, вся сложность сводится к двум-трем координатам: «бедные против богатых», «мы против американского империализма и израильского сионизма».
И в этой простой картине мира — такой же простой образ нас как сообщества, народа: мы самые хорошие, самые добрые, мы несем только свет, нам все должны быть благодарны, а кто не благодарен — те сволочи…
Советская империя могла плыть и дальше. Я спрашивал у Егора Гайдара [написавшего книгу «Гибель империи»]: «Могла ли она существовать еще пять лет?» — «Могла. И десять могла. Были бы карточки, лагеря, но продолжать существовать — могла».
В том, что всего этого не произошло, был выбор Горбачева, Ельцина, Гайдара, многих людей: либо гарантированная медленная смерть — либо совершить прорыв. Выбор был сделан не в пользу рыночной экономики, свободы внешней торговли или отмены 6-й статьи [советской Конституции о «руководящей и направляющей» роли КПСС].
Выбор был сделан в пользу выбора, в пользу того, что страна пойдет не по течению. И с этого момента начались постоянные развилки, кризисы. Это и есть жизнь — когда постоянно выбираешь и результат не гарантирован.
«Реализация свободы — это проверка границ, и это связано с риском»
У свободы есть границы, которые очерчиваются законами, традициями, здравым смыслом: в аэропорту нужно снимать ремень и проходить через рамки, нельзя ездить по городу быстрее 60 километров в час, являться на похороны в шортах — неправильно. Можно принять границы и не пытаться их переходить, а можно пытаться перейти.
Дозволено ли критиковать генерального секретаря ЦК КПСС? Нельзя: он же бог во плоти. И вот — 1989 год, Съезд народных депутатов СССР, в зале 2250 человек, все рвутся на трибуну. И вдруг [заместитель председателя Верховного Совета СССР] Анатолий Иванович Лукьянов предоставляет слово никому не известной ткачихе из Грозного Сажи Умалатовой.
Сажи Умалатова выходит на трибуну и предлагает генеральному секретарю Михаилу Горбачеву, сидящему здесь же, в президиуме, подать в отставку, поскольку он не оправдывает доверие коммунистов. Вот ни хрена себе заявление! Но люстры не упали, Сажи Умалатова спокойно вернулась домой, а на следующий день снова пришла на съезд и села на свое место.
А как она слово получила, как вы думаете? Да Анатолий Иванович, умный человек, проверял границу — уже можно или еще нельзя (через два года Лукьянов поддержит ГКЧП, устроивший попытку физической изоляции Горбачева и государственного переворота — ред.).
Взял ту, которую не жалко. Ну, попала бы она в Кащенко (известная московская психиатрическая больница — ред.) или бы ее сбила машина — ничего не поделаешь, «лес рубят»… После этого вся свора на Михаила Сергеевича-то и набросилась — потому что Анатолий Иванович проверил границу, и казалось, что нельзя, а оказалось, что можно.
Я тоже проверял границу. Два с половиной года назад, на 99-летие Февральской революции и отречение государя, я написал открытое письмо Владимиру Владимировичу Путину, очень вежливое (я обращался к нему «ваше высокопревосходительство»), где проводил аналогии с событиями 1916–1917 годов и призывал президента Российской Федерации не повторять ошибки Николая II, не доводить до такой же трагедии и уйти самому.
Написав письмо, я пошел его публиковать. Прихожу в одно либеральное место, в другое, а никто не публикует. «Ты перешел границу, — сказали мне, — это печатать нельзя». В конце концов я нашел место здесь, в России, где это напечатали. И… ничего не произошло. Никто ко мне не пришел, я стою перед вами живой. То есть представление либеральных людей, руководителей либеральных СМИ о границах было преувеличенным, этой границы нет.