Конечно,
в последние годы говорить
о независимом общественном мнении можно лишь
с очень большими оговорками, поскольку государственная цензура
и пропаганда создали такую плотную сетку информационных фильтров
и развлекательных программ, что пробиться сквозь нее могут лишь самые экстраординарные события (чаще всего трагические).
А это значит, что состояние дел
во внутренней и внешней политике, экономике, социальной сфере недоступно для осмысления
и понимания абсолютному большинству населения страны.
Отдельные печатные издания, радиостанции, медийные каналы,
в том числе Интернет,
на который возлагаются чрезмерные надежды,
не компенсируют общего недостатка средств анализа
и интерпретации. Дефицит информации замещается коллективными мифами, слухами, фобиями
и страхами перед неопределенным будущим.
Кризис затронул повседневную жизнь почти двух третей российских семей, вынужденных ограничить себя
в потреблении из-за снижения доходов. Материальное положение семьи у 39% россиян
за год заметно ухудшилось (улучшилось лишь у 13%), у 48% оно
не изменилось. В эмоциональном балансе общественного самочувствия опять начал доминировать «астенический синдром» – сочетание усталости, безразличия, страха
и ожесточения; социальный оптимизм сохраняется лишь
у молодых людей или
в группах, занимающих более высокие социальные позиции.
Нынешний опрос зафиксировал
не просто резкое снижение тонуса общественных настроений, но
и тенденцию возвращения
к оценкам, характерным для середины 90-х годов. Социальные индикаторы состояния общества опустились
на уровень 2000–2002 годов. 62% россиян назвали
2009 год «самым трудным» для России,
а это худшие показатели с
1996 года, если
не считать кризис
1998 года. Тогда, в
1998 году, было 82%, то был абсолютный максимум негативных оценок
за все постсоветское время; уже в
2000 году подобных ответов было 38%, а
в следующем еще меньше – 23%, в
2007 году – 20%, но в
2008 году удельный вес негативных оценок начал опять расти – 46%.
Все положительные события
у россиян сегодня связаны
с семьей и ближайшим кругом друзей
и близких, все плохое –
с положением дел
в стране. Люди замыкаются в семейном кругу, возникают множественные агломерации отдельных крошечных сообществ
(что-то вроде колоний полипов),
не могущих повлиять
на политику властей.
Хотя ситуацию
в своей семье россияне, как водится, оценивают несколько лучше, чем
в стране в целом, но и
в этом случае негативные оценки выносятся ненамного реже, чем в
1998 году. Более половины опрошенных (55%) заявили, что
в закончившемся году
у них не было ничего хорошего или что «хорошо
уже то, что
не случилось ничего плохого».
В общественном сознании опять исчезли представления
о том, куда движется страна (86% опрошенных
не имеют об этом никакого понятия, более 70% полагают, что
у правительства нет продуманной экономической программы выхода
из кризиса). 62% россиян говорят, что
их горизонт времени
не выходит за пределы нескольких недель или месяцев.
Рассыпается
и единство представлений
о том, что происходит
в стране: 11% говорят, что идет становление авторитарного режима, 42% видят
в усилиях власти лишь попытки наведения порядка, 19% – нарастание анархии
и беспорядка, 9% – формирование демократии, 20% – уходят
от ответа или отказываются дать однозначную характеристику сегодняшнему положению дел
в стране.Ясно, что нужна демократия (так считают 57%, против нее гораздо меньшее число россиян – 23%),
но для нее нужно укрепление гражданского общества, свобод
и защиты прав человека, нужна оппозиция президенту
и правительству (этот момент подчеркивают даже 71%),
но она слаба
и дискредитирована.Список основных событий
2009 года, названных опрошенными, носит почти исключительно негативный
и драматический характер: первое место занимает пожар
в пермском ночном клубе (49%), далее катастрофа
на Саяно-Шушенской ГЭС (45%), экономический кризис
и снижение производства
в России (39%), подрыв «Невского экспресса» (32%), эпидемия свиного гриппа (28%), избрание нового патриарха (28%), газовый конфликт между Россией
и Украиной (23%)
и т. п.Негативный фон восприятия происходящего возник, естественно, вопреки воле кремлевских дирижеров как последствие ограничения общественных дискуссий, благодаря которым обычно
и происходит рационализация текущих событий
и процессов, их понимание массами.
Если нет доверительных источников информации, то начинают действовать неформальные каналы распространения информации
и выработки общих оценок.
Для оживающих
в таких случаях резервных механизмax общественного мнения точка отсчета для оценки настоящего – это «несчастье». Настоящее – это «выживание»,
а значит, ключевым становится соотнесение нынешнего положения
с уровнем потерь, а
не приобретений, с угрозами, а
не достижениями.Еще более рутинным оказался список кандидатов
на титул «человека года». Здесь вот уже
10 лет первое место занимает Владимир Путин, второе
(на протяжении последних четырех лет) – Дмитрий Медведев.
В 2007 году Путина
в таком качестве назвали 56%, в
2008 году – 40%, в
2009 году – 37%. Отчасти это можно объяснить тем, что часть славы отбирает второй номер: в
2006–2007 году Медведева
в этом списке упоминали всего 6-8%, в 2008-м, инаугурационном, году – 27%,
в уходящем 2009-м – 29%,
но это лишь одно
из возможных объяснений.
Более важным представляется действие позиционного эффекта: место красит человека. Должность наделяет
до того безвестную персону своего рода харизмой, усиленной пропагандой. Такой ореол власти присущ всем автократическим режимам
и традиционным патримониальным ведомственным структурам (более всего
он проявляется в архаических общественных институтах, например
в церкви – как католической, так
и православной).Рядом
с Путиным и Медведевым не могут возникнуть сопоставимые по популярности фигуры.
Лишь третьи и последующие позиции несколько меняются
на протяжении времени: в
2006 году здесь назывались Сергей Иванов (7%), Владимир Жириновский, Сергей Шойгу, Александр Лукашенко (соответственно 5%, 4% и 2%); в 2007-м – почти
те же, но
в чуть ином порядке, в 2008-м – третьим
и пятым были умершие Алексий
II (8%) и Александр Солженицын (3%),
а между ними – Жириновский, Билан, Барак Обама, Шойгу, Андрей Аршавин (3-1%); в 2009-м – третье место занял Обама (7%),
а далее по списку: Шойгу – 4%, Зюганов, Жириновский, патриарх Кирилл, Майкл Джексон, Лукашенко – по 3-2%.
Такая конструкция общественного доверия (только первым лицам при отсутствии
сколько-нибудь значимых альтернативных фигур или политиков
второго-третьего ряда),
а также выраженное недоверие
ко всем институтам, кроме «национальных лидеров», церкви
и армии, указывает
на неразвитость институциональной системы или
ее неадекватность запросам общества.
Тем
не менее, в отличие от переломной ситуации
1998 года, в обществе сохраняется запас надежд
на то, что сложившееся в 2000-е годы положение вещей может восстановиться
в скором времени
и все будет, как было при Путине.
За время нефтяного благополучия население отчасти успокоилось, отчасти
кое-что поднакопило, что психологически позволяет людям
не столь драматически смотреть
в будущее, как это было в
90-е годы.Но эти надежды
на будущее имеют довольно иррациональный характер – близко
к русскому «авось», они
не связаны с верой правительству (31% опрошенных полагает, что оно справится
с кризисом, 24% – что нет, хотя основная масса, 45%, затрудняются
с ответом). Заявления президента
о необходимости ускорить модернизацию страны встречаются
с явным сомнением. (Большее внимание вызвала «прямая линия»
с премьером, в ходе которой, как
и ожидалось, сделаны конкретные подарки
и заверения.)Старшее поколение уже
не раз слышало подобные речи. Большая часть населения воспринимает их
с сочувствием, но
не верит в способность государства осуществить задачи такого рода.
Даже если найдутся деньги
на необходимые программы преобразования, то, по мнению большей части опрошенных (44%), эти средства будут растрачены без всякого толку или просто разворованы (так полагают 22% россиян;
в эффективность их использования верят лишь 21%), поскольку
у президента нет дееспособного аппарата или механизма для проведения соответствующей политики, заключает
в своем материале Лев Гудков.
© 2009, NR2.Ru, «Новый Регион», 2.0