Первое выступление В. Путина в новом качестве и перед новым парламентом показало, что добиться стабильности очень нелегко, но отделаться от неё еще труднее. Народ жаждал увидеть нового Путина. И увидел. После того вечера, когда Россия умилилась слезам на щеках своего любимца, иных радостей практически не было. Новый Путин тщательно избегал случайных аудиторий. То ли боялся, что засвистят, как на том боксе. То ли экономил обаяние. Так что появление премьера в Думе стало как бы лакмусовой бумажкой на новую его популярность.

Бумажка вела себя странно. То краснела, то синела, и все невпопад. Возможно, ей передалось всеобщее напряжение.
Оно чувствовалось во всем. В путинской скороговорке, какой-то слишком суетливой. В  нездоровой вальяжности, с которой депутаты от «Единой России» хлопали своему начальнику. Кстати, хлопали только они. Все прочие фракции старательно прятали от камер свои ладоши.
И даже глаза министров, густо обсевших правительственную ложу, не лучились той ненасытной любовью и личной преданностью, которые за последние годы стали стандартом государственного  управления в Российской Федерации.
Подводя промежуточные итоги, можно сказать, что в думском зале на Моховой в этот день ощущалось то состояние, которое не имеет точного перевода на исконно русский язык, а по-иностранному называется так: нелегитимность.
Нелегитимностью веяло и от самого Путина. Добродушный и доброжелательный, без следов привычной для него агрессии, он казался не в своей тарелке. Это настораживало. Казалось, помяни он нечто канализационное или, скажем, спугни бандер-логов, и все вздохнут облегченно, успокоятся и перейдут к привычным одобрительным процедурам.
Но не прыгали из доклада тропические обезьянки, не выглядывали краешки белых кондомов.  Первое лицо источало ничем не прикрытое обаяние. Оно, первое лицо, показывало свою полную готовность приступить к перезагрузке в отношениях с обществом.
Зал понюхал оливковую ветвь, протянутую премьером, и решил, что и на веники она не годится. Это тоже было и странно, и ново. Давно ли их вздымала в общем экстазе единая сила? Физиономии все те же, вечные и незыблемые, будто памятники себе. Говорят все то же и всё так же. А вот оваций нет, будто забыли, как это делается. Не свист на стадионе, а все же противно.
Но и парламентских вождей надо понять. Их кинули. Отвечая на вопрос из коммунистических рядов о его отношении к тому, чтобы изъять из текста Конституции злополучное слово «подряд» в связи с двумя президентскими сроками, Путин сказал, что ему, в общем-то, все равно. И объяснил почему. Закон, с чуть скрываемой язвительностью сказал он, обратной силы не имеет, у Конституции обратного хода нет. Иными словами, до 2024 года вход в Кремль Путину не заказан, а больше ему и не надо. Во всяком случае, пока.
Эти диктаторские амбиции человека, формально ещё не увенчанного третьекратной короной,  не вызвали ни малейшего изумления среди законодателей. Кто бы не знал, для кого переделывали Конституцию под шестилетнее правление! Ни возгласов «позор!», ни даже легкой ряби недовольства не наблюдалось среди народных избранников. И сразу стало ясно, кем они видят себя в самом начале неумолимого 12-летия. Не вершителями судеб страны. Ни тем более борцами за светлое будущее. Бледные поганки на пне режима – до бунта ли им? И все равно обидно. Как-никак были политическими старожилами. Третий петух не пропел, а они уже стали политическими приживалами.
Впрочем, лидеры существующих парламентских фракций достаточно проницательны, чтобы и без путинских откровений прочертить унылые траектории своих дальнейших судеб. Уже не быть им никогда ни президентами, ни, что еще печальнее, кандидатами в президенты. Отныне их стезя проста: не до жиру, быть бы живу.
Геннадий Зюганов всегда был верен заветам Маркса-Энгельса, но тут разразился самой коммунистической из своих речей. Вот уже очень скоро, азартно пророчествовал он, мы докушаем славное советское наследие и начнется голод. После кризиса будет война. Орды НАТО ворвутся в Смоленщину, а без гения Сталина погибнет матушка-Русь. Ну и так далее, с кургиняновской пенкой в уголках рта. Путин смотрел и думал: Господи, продли дни такой мудрой оппозиции!
В. Жириновский тоже был верен своей бойцовской репутации. Особенно когда перешел в атаку на врагов. Если бы не прекрасный итальянский пиджак наиновейшего покроя, не благородная сытая округлость щек, если бы в призывно простертой ввысь руке его оказалось не меню из VIP буфета, а пистолет ТТ, пусть и без обоймы, то главный либерал-демократ и впрямь напоминал бы известную фотографию «Политрук поднимает красноармейцев в атаку». Дума, ко всему привычная, никак не отозвалась на гневные призывы избавить «нас» от изменников, врагов и отщепенцев.
Каждый, кто хоть чуть знаком с политическими нравами в пределах Садового кольца, знает, что список друзей и врагов Жириновского летуч, трудноуловим, что враги в этом списке исчезают, возникают и нередко меняются местами. На сей раз  Жириновский зарезервировал «мы» для Путина, Зюганова, Медведева, Сталина, Николая Второго и, разумеется, себя самого. Вся вражеская рать была персонифицирована в С. Миронове, лидере «справдливороссов», и С. Удальцове, многократном сидельце из крайне левых.
Эту странную связку Жириновский примерно потоптал ногами, мягко упрекнув напоследок Путина за то, что Миронову зря давали деньги на такую никчемную партию, лучше бы уж добавили ЛДПР. И уж совершенно напрасно власти миндальничали с этим террористом Удальцовым, за которым кровавый след тянется еще с 1917 года.
Оба вступления ведущих парламентских лидеров не имели никакого отношения к докладу В. Путина перед думой о работе, проделанной правительством в 2011 году. Это естественно. Автор этих строк сознает, насколько неприлично и даже пошло утверждать, что Путин – лжец, и насколько скучно доказывать этот тезис с фактами и цифрами в руках. Как обычно у Путина, его речь разбивалась на две неравные доли. В первой он неудержимо хвастался. Во второй столь же неудержимо обещал скорые и всесторонние победы. В первой он смело сопоставлял убогость всё еще недобитых до конца 90-х с  безупречным великолепием своего кризисного менеджмента. Во втором не скупился на глагол «должны», а когда предсказывал рост наших зарплат «в ближайшие годы», так тоже не слишком жадничал.
Порою получалось совсем смешно. Так, перечисляя, что должен сделать отечественный бизнес, как должны себя вести местные власти, от чего должны лечить поликлиники и где должны располагаться детские сады, Путин не удержался и сказал, что «весь мир должен признать наши дипломы». Разумеется. премьер имел в виду повышение уровня университетского образования до мировых стандартов, но язык его поскользнулся как-то зловеще и на миг показалось, что, ежели что, то миру несдобровать.
Нежеланные контрасты возникали и при постановке насущных задач, стоящих перед Отечеством.  Тут сверкает огнями Олимпиада, кудесники мира гоняют мячик по преображенной Руси, золотовалютные резервы третьи в мире, Европа скулит от зависти. И вдруг в этот блистательный ряд врывается какая-то жалкая перспектива, будто нищенка на королевском балу. «В течение ближайших пяти лет, — сказал Путин, — мы должны решить проблему школ, которые находятся в аварийном состоянии».
Давняя и любимая забава нашего национального лидера: ткнуть разные там Европы и Америки грязными носами да в собственную их гадость. Так было всегда. Но сей раз избиение так называемого цивилизованного мира произошло в масштабах, совершенно беспримерных.  Досталось всем: Соединенным Штатам, Германии, Бразилии, Индии, Японии, Украине, даже Китаю, которого обычно, из-за известной великоханьской обидчивости, стараются не задевать.  Но особенно жестоко лидер прошелся по старушке Европе. И денег у неё совсем нет, и долги непомерные, и пенсии катятся под откос, и суверенитета на днях лишились окончательно.
А у нас, у путинской России, и денег навалом, и пенсии растут неудержимыми процентами, и бюджет — молодец. Думали, что нырнет в дефицит, а он, как Ванька-встанька, исключительно  профицитный. «Греция, — с печальным состраданием докладывал Путин, — пошла просить деньги в Брюссель. А  нам, великой России, у кого прикажете клянчить?» Тут операторы показали зал, я силился разглядеть на лицах депутатов чувство законной гордости, но не сумел. По всей видимости, они знали, у кого клянчить. Или что никогда в том нуждаться не будут.
А ведь еще месяца два-три назад гордый патриотизм был написан на каждом депутатском лице. И В. Путин, единственный свободный избиратель и главный докладчик страны, вполне удовлетворялся тем, чтобы пнуть разок-другой нежданно опростоволосившуюся Испанию или Исландию, подавившуюся собственной селедкой. Что же произошло?
А всё то же: нелегитимность. Вечный недуг диктаторов, косящих под особого рода демократов. У Бориса Годунова это были мальчики кровавые в глазах. У Владимира Путина – страна, которой он самоуправно повелевает вот уже 12 лет — и еще не менее 12 лет повелевать намерен. В жалкой, униженной им Греции пенсии, может, и не растут, но они кратно выше, чем у россиян.   Португалия, возможно, и утратила свой суверенитет, однако король не натравливает «наших» на «не-наших».
Америка, возможно, злоупотребляет выборщиками вместо правильного, как в России, прямого голосования. Однако ни гражданам, ни, главное, самим американцам в голову не приходит горевать о том, что их родину вскоре и очень надолго возглавит не ведающий стыда самозванец.
Сколь ни странно, выступление лидера «Справедливой России», самое угодливое по форме, самое примирительное по набору слов, стало единственным поступком, достойным благодарного упоминания. Но тут уж свою роль сыграли не так личность политика, все еще трепещущего при виде своего благодетеля, а крайние обстоятельства. Мерзость астраханского беспредела столь отталкивающа, а лицемерие Путина, который якобы ничего не знает-не ведает, настолько очевидно, что даже округлые, смягченные просительной интонацией, изысканно вежливые слова С. Миронова прозвучали серьезно и веско.
Но достигли ли они адресата? В завершающей части Путин вел себя так, будто забыл слова из той роли, которую тщательно разучил накануне. Разумеется, это была роль диктатора и отца нации. Она и началась чисто по-путински – с опоздания на четверть часа. Опоздания намеренного: пусть знают своё место. Законодатели они, конечно, дрессированные, но и таким полезно напомнить, кто есть кто. И народец, который по ту сторону телевизоров, тоже не лишне ввести в прежние рамки. Пора отвыкать от вольницы выборов.
Но на поверхности не было ни гриппозных носов, ни бандер-логов. Путин вел линию понимания и примирения. «Друзья,  забудем эти ужасные выборы, — как бы обращался он к России с благодушием лучшего друга всех физкультурников. — Так ли голосовали, сяк ли голосовали, — какая теперь разница? Что было, то быльем поросло. Пусть у нас всё идет не по-ихнему, не по-европейски. Пусть даже неправильно. Пусть без судов, без прессы, без чести.
Но смотрите, какие у нас проценты! Чудо, а не проценты! Где вы еще найдете такие жирные, такие аппетитные, такие румяные проценты! Может, кому-нибудь что-нибудь не нравится. Мир вообще не совершенен. Но вы не горюйте. Вы переведите свою потребность в проценты и увидите, что нам некому завидовать. Если перевести на проценты, то мы и есть главные чемпионы всех времен. Быстрее всех, выше всех, дальше всех!»
Если на раз-два-три, то это был четвертый по счету отчет премьера В. Путина перед Государственной думой. Четвертый и последний. Больше никогда уже он не придет в этот зал на Моховой. Отныне и впредь, пока Россия не разберется со своими президентами, всех депутатов будут водить к нему в Кремль, в сверкающий щедрым обновлением Георгиевский зал. Там, среди золота и хрусталя царских присутственных мест, общение испуганного лидера с унылыми  законодателями, возможно, будет выглядеть не столько жалко.

ВЛАДИМИР НАДЕИН.
Ежедневный Журнал, 12 АПРЕЛЯ 2012 г.