В поисках ответа на вопрос, почему Россия вот уже не одно столетие с пугающим постоянством съезжает с реформенной колеи в очередной исторический тупик, часто выдвигается аргумент о некоем национальном «культурном коде». Более того, делаются попытки увязать отношение к реформам с долей населения в том или ином регионе, считающей своим родным русский или иной язык.

Конечно, для начала возникает вполне естественный вопрос о том, как можно в наше время, после десятилетий советской власти, которая своими действиями просто смешала почти все дореволюционные этносы в плавильном котле гигантского переселения из деревни в города, из одного региона в другой через смешанные браки, вычленить «настоящего русского» или, к примеру, «настоящего татарина»?
По религиозному принципу, как это принято было при царе (православные, магометане, иудеи и прочее)? Но та же советская власть весьма успешно лишила усредненного российского человека и религиозной идентичности. Например, не нужно обольщаться цифрами, что среди нашего населения аж 20% мусульман.
Подавляющая часть из них (кроме разве что отдельных мест на Северном Кавказе) мечеть посещают весьма редко, пятиразовый ежедневный намаз не совершают, хотя чисто культурологически причисляют себя к мусульманам. Ровно то же относится и к той части нашего населения, которая считает себя православной.
Поэтому, за исключением отдельных очень немногочисленных действительно уцелевших очевидных этнически-религиозных групп, остальное население России представляет собой довольно усредненную массу. Известны исследования «Левада-Центра», в которых показаны нарастающие тенденции к резкой примитивизации массового сознания и представлений граждан о реальности, социальных институтах и возможностях защищать свои интересы.
Оборотная сторона этого явления — нивелирование групповых различий в российском обществе. В этом смысле если уж речь все-таки идет о нашем «культурном коде», то он скорее интернационален, внерелигиозен и экстерриториален.
Однако, возвращаясь к главной мысли, спрашиваю сам себя: а имеет ли смысл говорить о российском «культурном коде», даже если он характерен, например, для 86% населения? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте обратим внимание на несколько социальных феноменов, которые произошли буквально на наших глазах, за 25 лет истории новой России.
Для начала вспомним 1990-е годы. В 1991–1992-м рухнули все основы прежнего режима, в том числе и в экономике. ВВП резко упал, радикально снизился уровень жизни. Как на это отреагировал «российский человек»? Не бунтами и не обреченно-покорным залеганием на дно. Люди, поняв, что от государства ничего не дождешься, начали самостоятельно суетиться: кто-то занялся челночным бизнесом, кто-то пошел торговать всякой всячиной, кто-то стал оказывать бытовые услуги, кто-то «сел на огород»…
Увы, такой стресс оказался роковым для здоровья и жизни миллионов, особенно мужчин, которые рвали жилы, чтобы прокормить свои семьи. Но даже дефолт 1998 года никак не сдвинул людей к массовым протестам.