Политические риски, которые продуцирует российская власть, делают элиты беднее. Но элиты не объединяются для противостояния власти. Почему? Уже очевидно: нынешний президентский срок Владимира Путина вряд ли будет успешным с точки зрения экономики.

По прогнозам его многолетнего (2000–2011 годы) министра финансов Алексея Кудрина, средний темп роста российской экономики в течение этих шести лет будет на уровне 1,5% в год, тогда как мировая экономика растет на 3% и более. И это — оптимистический прогноз, другие — хуже.
Сам Путин уже дважды за последнее время заявлял, что его майские (2012 года) указы, предусматривающие рост доходов и социальной защищенности граждан, выполнены не будут. Если быть точным, он сказал, что майские указы будут выполнены, но сроки их выполнения сдвигаются. Но вся суть майских указов заключалась в том, что они включали в себя достижение определенных количественных показателей к определенным срокам — поэтому без фиксирования сроков эти указы бессодержательны.
Это неудивительно — курс на изоляцию, ухудшение инвестиционного климата, борьба со свободой и конкуренцией — все это несовместимо с заложенными в майских указах темпами экономического роста. А без экономического роста нет средств и на выполнение социальных обязательств.
Такого рода подсчеты заставляют задуматься о том, почему провальная экономическая политика не приводит к потере поддержки Путина. Как показал в своей работе американский политолог Дэн Тризман, в девяностых и нулевых президентские рейтинги в России сильно коррелировали с экономическими показателями.
Российские власти фактически заключили с обществом негласный «социальный контракт»: неподотчетность власти в обмен на экономический рост. Что же пришло на смену этому контракту теперь, когда стало понятно, что роста нет, и нет даже никакой убедительной экономической стратегии его возобновления?
Информационная блокада
В отношении обычных граждан власти прибегли к испытанным средствам — массированной пропаганде (подпитываемой агрессивной внешней политикой) плюс цензуре альтернативных точек зрения. Простому российскому гражданину трудно разобраться, насколько экономические трудности связаны с неспособностью или нежеланием властей создать условия для экономического роста — или объясняются внешними проблемами (в том числе заговором внешних врагов против России).
Судя по тому, сколько усилий управление внутренней политики Администрации президента тратит на пропаганду и цензуру, российские власти понимают, что без информационной блокады поддержка большинства может исчезнуть очень быстро.
Конечно, российским властям пока далеко до Китая, где только в интернет-цензуре занято около двух миллионов человек. Казалось бы, почему в Китае с его впечатляющими темпами экономического роста власти боятся политических свобод?
На этот вопрос отвечает статья Martinez-Bravo, Monica, Gerard Padró i Miquel, Nancy Qian and Yang Yao «Elections in China» (2014), авторы которой показывают, что и в Китае введение выборов (на местном уровне) приводит к снижению коррупции и меньшему неравенству в доходах. В этом смысле китайские власти понимают, что демократизация если и не приведет к немедленной смене власти, то существенно ограничит их возможности обогащения за счет простых граждан.
Но самый интересный вопрос — это, конечно, поведение элиты. Российские активы сегодня оцениваются вдвое дешевле, чем сопоставимые активы в развивающихся странах. Например, российские компании, входящие в индекс MSCI Russia, торгуются по показателю price/book (соотношение рыночной цены активов к балансовой) на уровне 1,8.
Такое же соотношение для китайских компаний (MSCI China) — 3,4, бразильских (MSCI Brazil) — 3,7, индийских (MSCI India) — 6,6. Это значит, что если бы те же самые активы принадлежали не российской, а, скажем, бразильской компании, то они стоили бы вдвое дороже, а индийской — в 3,5 раза дороже.
Что означает такой дисконт для богатейших россиян? В марте 2015 года американский журнал Forbes насчитал 88 россиян-миллиардеров. Их суммарное состояние Forbes оценивает в $337 млрд, почти все эти деньги инвестированы в российские активы — по сегодняшнему курсу это четверть годового российского ВВП. Но если бы российские активы стоили столько же, сколько стоят, например, бразильские, то у российских миллиардеров было бы на $350 млрд больше.
То же самое можно сказать и о богатейших 150 тысячах россиян. По данным World Wealth Report, примерно столько в России high net worth individuals (HNWI) — людей, которые имеют свободные средства в размере как минимум $1 млн (в среднем — около $3 млн на человека).
Нет надежных данных о том, какую долю своих активов богатые россияне держат в российских активах, но можно предположить, что и они стали бы богаче на сотни миллиардов долларов — если бы российские политические риски были хотя бы на уровне бразильских.
Впрочем, дело не только в оценке активов. Непредсказуемость поведения власти из количественной категории перешла в качественную. У активного класса фактически украли будущее. Власти перестали даже делать вид, что у них есть долгосрочная стратегия развития страны. О той же «Стратегии-2020» (разработанной в 2011 году) никто не вспоминает — и о новых стратегических документах речи даже не идет.
Такой уровень неопределенности не позволяет заниматься долгосрочными проектами, что, в свою очередь, подрывает возможности не только для зарабатывания денег, но и для самореализации активного класса.
Это особенно обидно именно сейчас, когда глобальная экономика располагает огромными, беспрецедентно дешевыми инвестиционными ресурсами. Нулевые процентные ставки в Америке и Европе заставляют капитал искать новые возможности.
Например, в апреле Мексика (страна с аналогичным России уровнем развития) разместила еврооблигации со сроком погашения сто лет. Если бы не политические риски, у России были бы все шансы на экономическое чудо.