Патриотизм бывает разных оттенков, но я бы выделил два. Один — это любовь к родному государству, когда человек гордится достоинствами своего государства, своим правительством и правителем, настороженно, а то и враждебно относится ко всему зарубежному.

Другой — нежная любовь к родине, скорбь по поводу ее бед и недостатков, внимательное и доброжелательное наблюдение за всем хорошим в мире, желание учиться у мира этому хорошему, чтобы перенести это хорошее на свою родину.
Эти два вида патриотизма — гордиться или учиться — конкуренты. А может, и политические противники. Патриотизм как любовь к государству всячески подогревается властью.
В своем крайнем проявлении любовь к стране и государству (власти) приобретает истеричный характер «национального нарциссизма», по выражению одного известного публициста, а в отношении со значительной частью остального мира появляются элементы истеричной злобы.
Видимо, этот вид патриотизма имел в виду Лев Толстой, когда говорил: «Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти… Патриотизм есть рабство»* (*Лев Толстой, «Христианство и патриотизм», 1893–1894.)
Мне кажется, что этим определением — патриотизм есть рабство — гений Толстого предвосхитил открытие такого феномена, как стокгольмский синдром: любовь, иногда страстная, жертвы — к террористу-захватчику, к насильнику, который обращается со своими жертвам, как с рабами.
В Стокгольме грабители, захватившие банк и удерживавшие несколько дней его клиентов и сотрудников в качестве заложников и превратившие их в рабов, в конце концов стали для своих жертв объектами настоящей любви — до такой степени, что они стали защищать грабителей от полиции.
Возможно, что в древние времена любовь раба к своему хозяину позволяла рабу легче переносить свое рабство, увеличивала шансы на выживание и создание потомства, и она нашла отражение в геноме. Сейчас это вредный атавизм.
Мы видели проявление такого патриотизма рабов в масштабах страны на примерах гитлеровской Германии, сталинского СССР, полпотовской Кампучии, нынешней Северной Кореи.
История цивилизации доказывает, что общество должно держать власть на вытянутой руке, ни в коем случае не допуская ее к своему сердцу. «Настоящий патриот всегда должен быть готов защитить свою страну от своего правительства», — писал американский философ Эдвард Эбби.
«Недоверие к власти должно быть первейшим гражданским долгом», — утверждал и шотландский писатель Норман Дуглас (цитирую по статье российского специалиста по бюрократии Александра Оболонского «Политическое недоверие как позитивный фактор»). При этом и англичане, и американцы — первейшие патриоты своих стран.