По телевидению в рубрике «Города воинской славы» рассказывали о боях в городе Старая Русса Новгородской области. А это моя малая родина. Деревня Глухая Порушка Старорусского района находится на дороге всех войн, которые обрушивались на Россию с запада через Ригу, Псков, Старую Руссу, Великий Новгород. Что такое война, я поняла в начале августа 1941 года. Мне шёл восьмой год.

Наши войска отступали, в течение нескольких дней село было заполнено отходящей армией. В один из дней после обеда пролетел фашистский самолёт-разведчик. Наутро проснулись – красноармейцев нет. А днём налетели фашистские бомбардировщики. Их было столько, что не сосчитать. Бомбили до самого вечера. Это был ад! Вся деревня горела, разлетались горящие брёвна и доски. Чёрный дым пожарищ закрыл небо. Душераздирающий свист падающих бомб… Казалось, каждая падает именно на тебя.
Ещё до начала боевых действий люди выкопали окопы для своих семей. Но не все. Наш окоп был вырыт в конце огорода. Во время бомбёжки в нём прятались 20 человек. В один из них попала бомба. И он стал братской могилой для 26-ти детей, старух и нескольких женщин. От большого красивого села осталось четыре дома на одном конце и два или три – на другом. Уцелел и наш дом, новый, построенный перед войной по случаю переселения из неперспективной деревни.
Сколько было ещё всякой всячины, не пересказать. Созрел урожай на полях, а на уборку в поле выходить страшно. Женщины боялись оставлять в деревне своих детей. Зерновые убирали под большим страхом… вдруг появятся немцы. И они появились после бомбёжки недели через две, на трёх танках. Велели собраться жителям.
Объявили, что мы теперь свободные, сами себе хозяева. В этот момент на шоссе показалась автомашина ЗИС. Они развернули башню танка и прямой наводкой выстрелили по ней. Машина загорелась, из неё разлетелись топографические карты. Мальчишки их потом собирали. Это был для меня первый месяц войны. И началось… Одни уходили, другие приходили, и все в уцелевший дом. Все наводили шмон.
Свиней, кур и прочую живность немцы переловили, картошку заставляли варить в двухведёрном чугунке. Отбирали шубы, полушубки, валенки снимали с людей прямо на улице. А когда их погнали в декабре от Москвы, вы бы поглядели, чего только на них не было надето: и платки, и шали, и тряпки какие-то намотаны. Зима 1941-го была лютая.
Отца нашего призвали в армию на второй день войны, все мужики ушли на фронт. Нас у мамы было четверо. Наше место было только на печке. Из-за шторки мы наблюдали за постояльцами. Вшами они были богаты. Если позволяла обстановка и время, они раздевались догола и из нательного белья ножами выскребали вшей.
Вера в победу жила в нас даже в этот период глухой оккупации. Нашему дедушке, маминому отцу Егорову Ивану Егоровичу, было 70 лет. Так вот, он никому и рта не давал открыть о победе немцев. Говорил: «Не было того и не будет, чтобы Россию кто-нибудь победил!» Он так горячо отстаивал свою точку зрения, что мы боялись за его жизнь.
В 1942 году самым ярким впечатлением были залпы наших «Катюш». Они, по нашим детским понятиям, внезапно появились вблизи деревни и так же быстро исчезли. А мы радовались и шёпотом говорили: «Катюша заиграла, смотри, смотри». И радости от этого было на целый день.
Весной 1942-го наша местность четыре раза переходила из рук в руки. Хватило всего. В это время командир какой-то части взмолился перед мамой: «Мать, отдай корову, бойцы голодные, несколько дней не ели. Вам нужно эвакуироваться. Фашист снова наступает, всё сжигает на своём пути, уничтожает население. Оставаться нельзя».
Отдала мама корову, взамен получила справку о том, что корову на питание такая-то часть взяла. Сказали, что в тылу по этой справке выдадут корову. Но шла война, до нашей кормилицы никому не было дела.
В первой половине мая 1942 года, взяв с собой мешок хлеба и уцелевших детей, пошли мы в тыл по дорогам войны, чтобы не испытывать больше «прелестей» оккупации». В августе привезли нас в бывшую Молотовскую область (Пермский край) в деревню Маланичи. Добирались три месяца в вагонах-теплушках. Этим всё сказано. А председатель колхоза обрадовался, что прибыла рабочая сила на уборку урожая.
А как увидел эту рабочую силу, то за голову схватился: четыре женщины, старик со старухой и пятнадцать детей.  Поселили нас в пустующем доме с баней. После такого «путешествия», вымылись в бане, а утром все пошли жать серпами хлеба. Матери жали, а мы собирали, вязали снопы. Стар и млад работали дотемна. А картошку убирали уже по холоду. Председатель сказал: «Девять вёдер колхозу, десятое себе». И мама сказала: «Ребята, что заработаем, то и есть будем всю зиму».
Мы, конечно, старались, что было сил. В результате засыпали картошкой полный подвал. Маме предлагали сдать двоих детей в детдом, на что она ответила, что у неё лишних деток нет. Хоть выживем, хоть умрём, но все вместе. Выжили, потому что работали все, кто мог и кто не мог.

В школу ходили в соседнюю деревню. Там и узнали об окончании войны. Пришли утром в школу, а там столпотворение. Крик, слёзы, объятия, поцелуи, поздравления. Радости не было конца. Домой всю дорогу бежали бегом, спешили передать великую новость своим.
Закончить свой рассказ хочу отрывком из любимого стихотворения моего военного детства (автора не помню).