К  дню геолога (из архива сайта)

День геолога учреждён в ознаменование заслуг советских геологов в создании минерально-сырьевой базы страны Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 марта 1966 года и отмечается ежегодно в первое воскресенье апреля. 

Инициаторами обращения в Президиум Верховного Совета СССР выступила группа выдающихся советских геологов во главе с академиком А. Л. Яншиным. Поводом для обращения послужило открытие в 1966 году первых месторождений Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции. Время проведения праздника — первое воскресенье апреля — было выбрано потому, что окончание зимы знаменует начало подготовки к летним полевым работам и экспедициям.
Долгие годы в нашем городе существовала Североуральская геологоразведочная экспедиция, которая обеспечивала разведку запасов для СУБРа. Её деятельность оставила громадное наследие, недооценивать которое нельзя. Руководители СУГРЭ всегда были в числе самых заметных лиц города. Одной из первых начальников экспедиции была В. Ривкина. О ней нам рассказала бывший руководитель лаборатории СУГРЭ Л. Жудина.
— В 1971 году меня приняли в Черёмуховскую партию секретарём-машинисткой,— говорит Любовь Павловна. – Правда, одновременно я выполняла еще кучу разных обязанностей, в том числе паспортистки и табельщицы. Сижу, печатаю, заходит Вера Абрамовна, присела, начала разговаривать. Все, говорит, знаю про тебя, голубушка, если место найдется, переведём на другую работу. Она очень располагала к себе, относилась ко всем по-душевному, как мама или бабушка.
А потом спрашивает – а Родченко (это начальник партии был) где? Он как раз ушел на охоту и практически целую неделю не появлялся. Ну, хулиган, когда появится, я ему хвосты-то накручу! Ну, раз тебе доверили, давай командуй тут. Хотя какой из меня тогда командир был.
В конце года Ривкина меня вызывает, говорит, есть место техника в лаборатории, пойдешь? А я была готова хоть кем трудиться, но только на настоящей работе. Сходи, говорит, к главному технологу, пусть тебе всё объяснит. Я, в принципе, по химии всё знала, так как высшее образование, но делать пока ничего не умела. Хорошо, что там три женщины с большим опытом были, всему меня научили.
Вера Абрамовна говорит – давай, возглавь всю комсомольскую работу. А как я с маленьким ребенком этим займусь? Надо ведь по всем партиям ездить, собрания проводить. Муж у меня заочник, уедет на сессию, как я смогу такой работой заниматься?
К тому же с ветеранами как-то раз «прокололась». В Черёмухове много бывших полицаев проживало, а я не знала, кто из них есть кто, перед 9 мая разнесла всем открытки, поздравила с праздником. Так что отказалась и стала просто заместителем секретаря комсомольской организации.
Здание лаборатории было с печным отоплением. Кирпичная печка, рукомойник, большой бак для воды. В него приходилось воду таскать из бочки, которую на лошади привозили. Воды надо было много, чтобы лабораторную  химическую посуду мыть.
Потом как-то с Верой Абрамовной на улице встретилась. Она обняла меня за плечико, говорит – голубушка, не обижают тебя там? А то если узнаю, я им всем хвосты накручу. Хотя она никогда такого не делала, потому что ко всем относилась по-человечески, по-душевному, просто ставила задачу и позволяла проявить самостоятельность.

Давала дорогу простору. Даже в министерстве ей ни в чем не отказывали. Хотя вроде такая маленькая, домашняя, как такая может большим коллективом руководить? Но у неё всё получалось.
О смерти Ривкиной я узнала, когда в Африке работала. Перед этим вызвал меня Новицкий, спрашивает – хочешь на «Волгу» заработать? Наши тогда в Гвинее-Бисау работали, и там нужны были химики. Дело было к окончанию, и никто не хотел ехать, чтобы не возиться с отчетами за чужой труд. Перед нами там трудились другие женщины, которые за год провели 700 анализов и уехали.
А мы за 10 месяцев сделали 1700 анализов, причем из центральной лаборатории Москвы на них пришли хорошие отзывы. Это для меня было выше всяких грамот и премий. Потом нас в особый отдел ЦК КПСС вызывали, нужна была подписка о неразглашении. А я так и не поняла, что я могу разгласить. Потом один поляк разъяснил, что в гвинейском боксите содержание алюминия меньше, чем в нашем, североуральском. Это, оказывается, была тайна.
Вообще, коллектив там был интернациональный, я по-английски хорошо говорила, поэтому общалась со многими. Климат очень плохой, был риск заболеть малярией или быть укушенной змеей. Мы перед поездкой кучу прививок сделали, но всё равно не были застрахованы от болезней. Тогда больше всего хотелось пробежаться босиком по траве и не бояться, что где-то тут змеи сидят.
Когда из Африки вернулась, начальником был уже Е. Гуткин. Потом он уехал, и экспедицию возглавил И. Плотников. Время наступило очень сложное, мы больше торговали, чем разведку проводили. Помню, как-то раз я продавала арбузы. Хорошие разобрали очень быстро и остались только мелкие и белые. Подъехал один коммерсант, который свиней выращивал, я ему говорю – бери все по рублю за штуку.
Цена была 30 копеек за килограмм, а эти остались примерно килограмма по три. Он согласился и купил все сразу. По деньгам у меня все сошлось, но когда сдавала их в бухгалтерию, мне сказали, нет, ты лучше чем-нибудь другим займись.
А в 1994 году нас всех разом сократили, и не стало геологоразведочной экспедиции.